— Я проверял капканы старины Эдди Никапа. Он сильно болел, но лечиться не собирался. Так бы и помер с собаками вместе. Ну а я хотел попробовать настоящей жизни на Севере, получше познакомиться с местным населением.

— Часть работы под прикрытием.

Он чуть слышно фыркнул.

— Ну, можно и так сказать. В общем, в то утро я выгуливал собак Эдди возле реки, было еще темно. Шел сильный снег. И я услышал этот жуткий, нечеловеческий вой. Собаки словно взбесились. — Он посмотрел на фото Эллиота Новака, сделанное после всего пережитого. — То еще зрелище. Новак сидел возле деревьев, среди всего этого кровавого кошмара, сам весь в крови, и прижимал к себе то, что осталось от Реган. Весь обмороженный. Стонал, как раненый зверь, бормотал какую-то чушь о том, как ее в ночи рвали медведи и волки. Я запомнил все, что видел, пока место убийства не замело снегом. Голова Реган была оторвана. На краю развилки стоял инукшук — это показалось мне странным, но не настолько, чтобы стоило заострять на нем внимание. Я беспокоился, что Эллиот может погибнуть. Завернул в палатку тело Реган, погрузил на сани, рядом посадил Эллиота. Через несколько часов привез в город. Адди кое-как успокоила его, потом его эвакуировали. Следователи смогли добраться до места происшествия лишь через несколько дней.

— А мог он сам — Новак — убить свою дочь?

Бабах закусил щеку.

— Кто знает. Вдруг он чокнулся еще до того, как все случилось? Это многое объяснило бы.

— А остальных? Дакоту Смитерс, Аподаку, Санджита? Ведь он все еще здесь. Вдруг он настолько безумен, что напал и на них?

— Черт знает. Я не могу представить никого, способного на такое. Но это случилось.

— Ты можешь показать мне, где он… Можешь отвести меня к нему?

Он посмотрел на нее и медленно кивнул.

— Но на снегоходе это займет по меньшей мере сутки. Придется ночевать в лесу. Ты уверена, что…

— Уверена.

— Если выезжаем завтра на рассвете, можем завернуть в лагерь, — сказал он. — Это по пути. Можем там даже заночевать, если нам разрешат, или провести ночь в лесу и утром добраться до Новака.

— И еще я хочу поговорить с Дженни Смитерс. Может быть, в первую очередь заедем к ней? Начнем собираться прямо сейчас, к рассвету будем готовы.

Горячая волна адреналина прошла по телу Бабаха. Он чувствовал: для него нашлось дело. Но вместе с тем он ощутил тревогу. Помогает он ей или еще больше все портит? Погружает слишком глубоко в мутную воду?

— Ты сообщишь начальству, Тана?

— Уже сообщила, — выпалила она и внезапно отодвинула стул. Сгребла в кучу одноразовые тарелки, вышла из комнаты. Бабах слышал, как она сердито заталкивает их в мусорное ведро. Потом она вернулась, принесла еще сока.

— И что они тебе сказали?

Глаза Таны вспыхнули. Она явно была недовольна этим вопросом.

— Я доложила непосредственному начальнику, что нашла несколько совпадений в трех этих случаях. Он предложил дождаться результатов вскрытия. Я… — Она помолчала, потом глубоко вздохнула. — Долгая история, Бабах. У меня с ним плохие отношения.

— Не хочешь рассказывать?

— Если честно, нет. Ну… неприятная ситуация. Я полагаю, они отправили меня сюда, чтобы я засыпалась и навсегда ушла из полиции. Просто захотели меня убрать. Я для них — очередной подопытный Эллиот Новак или Хэнк Скерритт, и они ждут, как я стану выкручиваться. Я… видишь ли, я наделала глупостей. Поэтому и получила эту работу. Они не станут высылать сюда группу по расследованию убийств, пока я не приведу явных доказательств, что это убийства. Поэтому я должна отправиться в лагерь, поговорить с Новаком, поговорить с Дженни Смитерс, — она указала на фото отпечатка, — выяснить, чей это ботинок. И чей красный «АэроСтар». И почему бумажка со стихами лежала среди вещей Аподаки. Я должна сделать хоть что-то.

…я …должна сначала доказать, что справлюсь с этой работой. Она мне нужна…

Он облизнул губы, вгляделся в лицо Таны Ларссон, думая о том, что у этой девчонки явно не все гладко. Иначе она не прониклась бы так его историей.

— Ты спала с начальником, Тана?

Она побледнела. Ветер выл. Ее губы напряглись. Она пыталась себя побороть.

Внезапно села, уронила голову на руки, ногтями впилась в кожу.

— Я много с кем спала, Бабах, — медленно подняла голову, сглотнула. Ее глаза блестели, и у него больно сжалось сердце. — Я сделала столько ошибок…

— От кого ты ждешь ребенка?

— От одного крутого босса. Он настоящий засранец, близкий друг моего начальника. — Она помолчала. — Я была пьяная. — Резко поднялась на ноги, сделала шаг, остановилась. — Видишь ли… да, я могу попытаться себя оправдать, но как человек я полное дерьмо.

— Тана!

Она жестом велела ему молчать.

— Нет. Не надо. Это просто факт.

— И ты приехала сюда, чтобы начать все сначала, доказать себе что-то?

— Да, и как ты сказал, порой уже некуда идти, и ты просто переставляешь ноги в надежде, что однажды утром вновь засияет солнце. И еще, — она пожала плечами, — мне показалось, что Твин-Риверс — край света, крошечный город, затерянный на обочине цивилизации, где можно скрыть ошибки прошлого и начать с чистого листа, — она усмехнулась. — И знаешь что? Здесь в самом деле богом забытое место.

Ему хотелось прикоснуться к ней. Обнять. Успокоить.

— Как ты стала работать в полиции? — спросил он.

— Как? Странный вопрос. Тебе это кажется странным? Полукровка, недостойная того, чтобы…

— Не смей. Не смей говорить за меня.

Она снова опустилась на стул, и он увидел — она думает, стоит ли раскрывать ему душу.

— Так вышло, — сказала она. — Жизнь меня потрепала, прежде чем привести в полицию. У меня было… интересное детство. Как у Минди. Так что честь вам и хвала, сержант О’Халлоран, за ваш профессионализм. Вы учуяли меня за много миль. Добрый полицейский подобрал меня с улицы, когда мне было восемнадцать. В моей жизни творился полный бардак, и это стало поворотным событием. Он верил, что у каждого есть второй шанс. Благодаря ему я тоже стала копом. Он был хорошим. Заботился обо мне — ну, может, как ты о Минди. Заставил завязать с алкоголем, пройти программу адаптации. Я начинала как доброволец в банке продовольствия[18] и центре помощи женщинам. Видела много таких девушек, как я, — они пытались бороться, и порой им просто нужно было надежное плечо. И сочувствие. Я вернулась в школу и решила, что хочу стать такой же, как полицейский, изменивший мою жизнь. Я захотела вступить в КККП. Мне казалось, если я смогу помочь другим женщинам и детям, значит, я живу не зря. Значит, смогу оправдать свое прошлое. Я подала заявку. Меня приняли. Я прошла подготовку. И меня направили в Йеллоунайф. Тогда-то я и встретила Джима Шеридана. Он был парамедиком, летал на север вплоть до Нунавута, в самые отдаленные уголки северо-западных территорий. Он жил ради адреналина, был всегда наготове. И каждый день видел страшное, но казался счастливым. Он любил меня, он был ко мне добр. Мы съехались, и, — ее голос дрогнул. Она отвела взгляд, стараясь собраться с силами. — И мы были счастливы… почти два года. Он подарил мне кольцо, и мы собирались пожениться. А потом однажды после работы я пришла домой, переоделась и сказала Джиму, что пойду за покупками. А когда вернулась, было тихо. Слишком тихо. Знаешь, такая тишина, которая кричит… Он взял мой «Смит-Вессон» — я не подумала убрать его в сейф… — и в ванной вышиб себе мозги.